Внешнее благополучие, здоровье и безопасность рушатся, если живешь с тираном

В мои 24–25 я уже была очень хорошей специалисткой, финансово и эмоционально независимой и самостоятельной. Я много работала в театральной, музейной и кураторской сферах, много путешествовала, потому что активно занималась своим образованием и часто вылетала на какие-то краткосрочные обучающие мероприятия. То есть со стороны могло казаться, что семейное насилие — это вообще не про меня, и мне самой тоже казалось, что я не отношусь, скажем так, к «группе риска». Однако в аду семейного насилия с бывшим мужем я прожила примерно год, у нас был годовалый сын. Даже после того, как мы расстались, бывший муж продолжал давить на меня, оказывать психологический контроль, и я была под этим воздействием еще около года.

Я хорошо помню такой момент: мы уже не жили вместе, хотя формально еще не развелись, я шла откуда-то с маленьким сыном. Было холодно, я несла ребенка на руках, когда он позвонил мне и спросил: «Ты где?». Я ответила, что иду домой, а он начал допрашивать: «Почему так поздно?». Было уже темно, 7–8 часов вечера, и вдруг он говорит: «Или мне приехать?». Я помню, как в тот момент испугалась, несмотря на то что у меня тогда уже были, наверное, три официальные работы и широкий круг общения, поддерживающая семья. Но всё это на самом деле рушится… Потому что, если ты живешь с тираном, то твоя жизнь, здоровье, физическая безопасность, так же, как и психологическое и физическое здоровье твоего ребенка находятся в большой опасности. Я очень хорошо понимаю жертв семейного насилия, потому что все, чем управляются твои действия – это страх: ты теряешь адекватность и не можешь оценивать риски.

Хотя я скрывала от всех, что происходит, мои близкие всё равно как-то узнали. Мои подруги видели, что я почти всегда хожу заплаканная, и одна из них посоветовала мне обратиться к психологу, который когда-то помог ей выйти из глубокой депрессии. У меня было немного денег, всего на несколько сессий, но даже за это время специалист очень мне помог, потому что я сама не осознавала, что переживаю семейное насилие. Благодаря работе с психологом я смогла это понять и сделать первые шаги, чтобы выйти из тех отношений. Думаю, это произошло в том числе и благодаря тому, что у меня была поддержка моих сестер, родных, родительский дом, куда я могла уйти, материальная независимость.


Я была очень рада, что всё закончилось и не переживала разрыв. Хотя конечно, мне было больно, потому что я тоже росла в среде, которая внушает тебе, что ты выходишь замуж раз и на всю жизнь – я тоже так искренне считала. Я осталась со своим ребенком и очень много работала, ни на что другое у меня не было времени. Мне очень помогла моя профессия: у меня появились новые возможности, поскольку уменьшился контроль над моими физическими передвижениями, я больше не тратила время на конфликты и восстановление после них, когда приходишь на работу и не можешь действовать, потому что всю ночь не спала.

На какое-то время наше общение с бывшим мужем прекратилось, и за этот период я сильно изменилась. Но лишь несколько лет спустя я не испугалась его при встрече. Это произошло всего один раз, и потом он вообще исчез из нашей жизни. Но я никогда не смогла сказать ему, что он вёл себя как подонок, что он был насильником и это было ужасно. Потому что всё время, пока я общалась с ним, мной руководил только страх, а когда у меня появилось достаточно сил, чтобы всё ему высказать, у меня уже не было такой возможности.

Двумя основными темами моего творчества являются деколонизация и гендерное насилие, которому посвящены очень многие мои работы. Напрямую эта тематика высвечивается, конечно, в детских сказках, которые я пишу. В своих текстах я всегда избегаю гендерных стереотипов и очень тщательно прорабатываю героев, много внимания уделяя женским персонажам, чтобы они были сильные, смелые, независимые. Ведь через эти тексты мы конструируем реальность, а значит, нужно работать с детьми! Потому что пока мы проводим работу с жертвами семейного насилия или агрессорами, подрастает армия новых жертв, которые растут на тупых дурацких сказках и на контенте сексистских и романтизирующих насилие общественных телеканалов. Соответственно, растет и армия гендерных насильников. Помимо детских сказок, я поднимаю эту тему и на выставках, которые провожу, таких как Феминнале – конечно, это не единственная проведенная мною выставка, просто она скандальная и все о ней знают. На самом же деле я делаю выставки на локальном уровне с привлечением женщин на местах, в сёлах.



Например, у меня есть работа, которая называется Women&Ways, то есть «Женские дороги». Это трилогия, видеоарт из трех частей, в котором я показываю разные проблемы, связанные с дорогами, путями, которые проходит женщина. Первая часть посвящена доступу к воде – проблеме, которая чаще всего затрагивает сельских женщин. Я показываю женщину, идущую с двумя вёдрами от колонки к своему дому, и кажется, что она идёт бесконечно. Каждый раз, когда я приезжаю в сёла, я натягиваю нить от колонки до дома и потом эту же нить приношу в выставочное пространство и ставлю два ведра. Городские жители часто не понимают этой проблемы и говорят, что в деревнях люди живут бедно, потому что они лентяи. Бывает, что я захожу в профили в соцсетях этих людей, особенно мужчин, которые говорят, что в сёлах люди ленивые, и думаю – «Иди, просто протащи два ведра воды пару километров!».

Во второй части трилогии поднимается другой аспект патриархата: в сёлах мужчины передвигаются на машинах или верхом на конях, там нет общественного транспорта, и женщины очень много ходят пешком. У них стаптывается обувь, и без того очень дешевая. Я просто показываю идущие ноги – и становится хорошо видно, какого плохого качества на них обувь, как она неправильно истоптана. Вместе с видеоартом я экспонирую обувь, которую привезла из этого села. Старую обувь.

Третья часть о том, как девушка бежит до дома в темноте. Это небольшой отрезок пути, лают собаки, это село, но это очень страшно – в темноте дойти какие-нибудь 500 метров от магазина до дома, и очень небезопасно. Чтобы выразить проблему гендерного насилия, художницы используют разные способы, разные формы – кто-то напрямую, кто-то – более завуалированно, и во всех случаях это работает, потому что искусство действует через чувства, через эмпатию. Именно поэтому его важно использовать, чтобы информировать, достучаться до людей, в том числе, принимающих решения. И это работает! Я знаю это по отзывам, когда люди говорят: выставка произвела большое впечатление, нужно что-то делать! Но если приходят женщины, которые пережили насилие – сексуализированное, бытовое, экономическое, психологическое – для них этот опыт может быть очень триггерным. Мы хотим их от этого уберечь, и поэтому, когда выставляются какие-то очень сильные, эмоциональные работы, мы предупреждаем, что это может быть триггером и, возможно, им не надо входить в эту комнату.

В целом эффект, который производит искусство, измерить очень сложно. Скорее, оно помогает создавать какие-то ощущения, расширять круг феминистского движения и набирать единомышленниц и единомышленников, которые поддержат, когда ты объявишь следующее мероприятие, или когда обрушится новая волна буллинга и травли. В моем случае масштаб травли был настолько большим, что я ни за что бы не успела сделать свою работу – мне помогали как соратницы, так и совершенно незнакомые люди, которые были на выставке или видели какие-то другие наши работы (проводившуюся в конце 2019 г. в Бишкеке Феминнале и её арт-кураторку Алтын Капалову атаковали патриархатные активисты, возмутившиеся из-за наличия на выставке изображений обнаженных женских тел и нижнего белья; позже Министерство культуры страны потребовало убрать часть экспонатов – прим. ред.).

С людьми, принимающими решения, искусство так не работает: посмотрел, у него сердце ёкнуло, он пришел и принял решения, которые улучшают нашу жизнь. Но всё же своими работами мы постоянно поддерживаем дискуссию в тонусе. Если мы перестанем это делать, то наши законы станут меняться в ужасную, невыгодную для женщин сторону. Это – сопротивление, и оно очень важно, потому что этими выставками, работами мы говорим – нет, мы не согласны с вашими вонючими законами, переписывайте их, делайте так, чтобы механизмы защиты женщин работали! То есть это еще и механизм общественного контроля их действий – мы держим руку на пульсе, мы знаем то, что вы делаете, и хотим, чтобы ваши законы работали в нашу пользу, а не в пользу государства и насилия.

В активизм я пришла только несколько лет назад. Я считаю, что для этого нужны ресурсы – внутренние, временные, нужны силы, а до этого у меня их не было, потому что я была занята выживанием в самом прямом смысле этого слова, так как у меня были маленькие дети. Но потом наступил некий момент хрупкой финансовой стабильности, и я смогла больше времени посвящать творчеству и активизму, который начался с текстов в социальных сетях.

Я написала пост об ужасном тексте – стихотворении в школьном учебнике для 3 класса, которое шеймило (осуждало – прим. ред.) поведение девушки. Я встретила этот стишок в интернете и сначала не могла поверить, что существует такая книга! А потом я купила её и поняла, что это просто какая-то инструкция, как лучше детям шеймить друг друга и людей, проанализировала стихотворение, и мой пост стал вирусным. Я была такая злая, там было очень много мата, но ситуация была настолько ужасной, что даже люди, избегавшие распространять мои посты, сделали это. Подключились и другие феминистки, и в итоге мы добились того, что этот учебник был полностью снят из школьной программы, хотя по нему уже учились десять лет. Я писала: «Теперь понятно, почему у нас так много насильников».

В своих текстах я собираю и резюмирую факты, чтобы показать всю страшную картину, однако при этом использую художественное письмо. Потому что если ты просто пишешь так, как это обычно делают журналисты: «столько-то процентов» – то за этими цифрами не видно людей. Это может прозвучать ужасно, но, возможно из-за того, что я знаю, как работает насилие, мне внутри очень легко писать про него, я могу прочувствовать, иногда даже физически представить чью-то боль.

Женщины пишут мне напрямую в личные сообщения, и я получаю информацию о каких-то кейсах раньше, чем она попадает в СМИ. Я думаю, что медиа очень важны, потому что, к сожалению, наше общество так устроено, что, если не предать свою проблему огласке, создав общественный резонанс, будет очень сложно добиться справедливости. Когда еще до пандемии ко мне поступило три резонансных кейса подряд, я очень глубоко над этим задумалась. Я понимала, что, как активистка или просто женщина, я ничем не могу помочь, я не специалистка в этой области, у меня тоже нет никаких ресурсов. Но на своем эмпирическом опыте я поняла, что огласка помогает. Я предложила обратиться к хорошим журналистам, которые раскрыли бы эти истории честно, а не как желтая пресса. Однажды утром я проснулась и увидела, что вышел один из материалов, даже без моего участия. Не могу сказать, что все прекрасно закончилось – к сожалению, нет, но все-таки это было лучше, чем если бы эти женщины боролись в одиночку, потому что они получили много поддержки со стороны общества, феминисток. В одном случае подключился омбудсмен, она мне писала: «Он приехал ко мне в больницу, я так рада». На самом деле немногое нужно, чтобы у тебя выросли крылья и появились силы жить дальше. Из опыта общения с жертвами семейного и сексуального насилия я поняла, что гласность очень работает. Насильники, которые все время отводят жертв в, образно говоря, «комнату стыда», внушая, что «ты сама во всем виновата», а говорить о том, что ты жертва, «стыдно» – на самом деле сами безумно боятся огласки! Я знаю по моему опыту общения с несколькими женщинами, которые не предали свои ситуации огласке, но сказали [агрессорам]: «Я через блогерок расскажу всем, что ты со мной творишь», и в нескольких случаях это сработало. Они перестали так себя вести. Безнаказанность очень развязывает насильникам руки.

Хотя я продолжаю получать подобные письма, в последнее время я перестала фокусироваться на отдельных случаях, потому что у меня уже не осталось эмоциональных сил, наступило разочарование оттого, что нет системы. Даже если пострадавшие находят силы написать мне или какой-то другой активистке – мы ничего не можем сделать, потому что правоохранительные органы полны насильников, судебная система коррумпирована, а в медицине царит виктимблейминг (обвинение жертвы в том, что с ней случилось – прим. ред.): если к ним придет жертва, никто не скажет – «Сейчас все будет хорошо, сейчас мы накажем его». Нет! Скажут – «Ага, шл….а пришла!», «Что, наверное, твой суп был пересолен?», «Это разве синяки? А я в воскресенье должна тебя обследовать!». Я считаю, что они все должны быть обучены [тому, как работать с пострадавшими].

Также я считаю, что мы должны перестать практиковать изъятие жертвы с пятью детьми и помещение их в шелтер, потому что шелтера абсолютно недостаточно. Я не понимаю, почему нельзя взять за шкирку насильника и посадить его. Просто видя, что она вся в синяках! Меня поражает, что мы забираем жертву, ищем ей место, подвергаем стрессу детей, когда можно просто взять преступника и на какое-то время его “закрыть”. Я считаю, что госорганы вообще не работают, абсолютно, а если и работают, то против жертв насилия. Поэтому никто и не наказывается. Часто я слышу аргумент – «мужчины не могут контролировать свои эмоции». Да вас накажи один раз – вы будете как миленькие контролировать свои эмоции и свои движения! Но из-за того, что никто не наказывается, они продолжают физическое, психологическое и сексуальное насилие над женщинами.

У нас в Кыргызстане замечательными исследовательницами, журналистками Анной Капушенко и Савией Хасановой было проведено очень большое исследование: они изучили протоколы судебных заседаний [по делам семейно-бытового насилия]. Знаете, как они назвали всю статью? «Я бы все равно ее убил». Это одна из цитат. Там были приведены причины, которые насильники называли в ответ на вопрос судьи: «За что вы ее убили?». Там были такие причины: «Суп был недостаточно горячим», «Она не отпросилась, ушла», такие нелепые, ужасные вещи… Не может быть никаких причин избивать, убивать или насиловать! Никогда жертва не виновата ни в чем! Никакой суп, никакие действия, даже если они не укладываются в моральную карту самой жертвы, никогда не дают права кричать, избивать! Я даже своим детям всегда говорю – никто, ни я, ни кто-то другой в этом мире не может бить вас, причинять боль, или оскорблять, повышать голос – ни учительница, никто вообще. Мне кажется, это надо говорить с детского возраста, чтобы у детей формировались какие-то механизмы защиты. Потому что меня, например до сих пор триггерит, если кто-то повышает голос – у меня не просто психологически, у меня физически нарушается координация, управление своим телом – так это работает. Очень много женщин страдает не потому, что они плохие, а потому что, к сожалению, в этом мире есть насильники и какие-то влиятельные группы, государство их поддерживают.

 
Я думаю, что мотивационные истории в стиле «Помоги себе сама, расправь крылья, поверь в себя» – это большой миф, и они не работают. Потому что у всех своя история, свой опыт, свой уровень поддержки. Хотя я верю, что, может помочь какой-то прямой контакт [с пострадавшей], если ты можешь пообщаться с нею – я тоже пишу женщинам, что есть жизнь после ада, но говорить ей что-то мотивационное, на мой взгляд, бессмысленно. Это должно быть стечение внешних обстоятельств, как в моем случае – небольшие деньги на психотерапевта, поддержка семьи, финансовая независимость, еще что-то – любая поддержка, господдержка, как не в моем случае, поддержка со стороны шелтера. Я не верю во внутренние силы, потому что я жила в этом целый год – ничего из этого не работает. Может быть, на каком-то этапе, когда благодаря стечению неких внешних обстоятельств ты уже близка к освобождению, тогда это может послужить мотивацией.


Я бы не стала говорить: «Выходи, ты сможешь!», потому что я знаю, что это ужасно тяжело. Основной месседж, который я хочу передать – что есть жизнь после этого, и она может быть прекрасной. Нужно искать поддержки, цепляться за все, за что возможно, если она есть. Огромное количество женщин страдает в семейном насилии, иногда оно принимает очень скрытые формы – ты можешь думать, что живешь лучше всех, но это может быть экономическое насилие, сексуальное насилие даже в браке, психологическое насилие, которое просто съедает тебя как личность за годы совместного проживания. Любые манипуляции детьми – это тоже психологическое насилие. К сожалению, много женщин живут в такой ситуации, и это не стыдно – быть жертвой. Никогда, никогда, ни при каких обстоятельствах жертва не виновата.